А. Кленов.

Источник.

Древний Египет. С самого раннего утра до наступления жары трудятся в поселке ремесленники-стеклодувы. У них желтые бескровные лица, впалые груди, из которых с хрипом вырывается тяжелое дыхание. Нагретый раскаленным стеклом воздух обжигает легкие, недолог век стеклодува.
А надсмотрщик подгоняет: пошевеливайтесь, каждый стеклянный сосуд — вклад в сокровищницу фараона. Нынче же во дворце деспота праздник. Что такое праздник? Ремесленники могут об этом лишь догадываться. Их удел гнуть спину. Разве что в знак особой милости, если придется фараону по нраву изделие кого-нибудь из них, получит он день, свободный от труда. И тогда легкие отдохнут, вбирая жадно и про запас теплый и влажный, но чистый воздух, текущий с долины полноводного Нила. А пока — пошевеливайся!
Воздух наливается зноем. Вокруг тишина. Но внезапно, как струйка воды, вливается в жаркую тишину чей-то голос. По дороге мимо поселка ремесленников идет человек и поет. Через плечо на ремешке у него висит арфа, и певец легко касается струн тонкими пальцами. Этот прохожий — не вельможа, потому что одет просто. Он не ремесленник, потому что не трудится в самую трудовую пору дня, и руки у него мягкие и тонкие. У него прекрасная арфа, но он не придворный арфист, если расхаживает и поет, где ему вздумается.
Может, он жрец из храма? Те тоже играют на арфах, когда обращаются к богам... Нет, не похоже. Жрецы играют на огромных и громкогласных арфах. А у этого арфа маленькая, да и песня не такая сумрачная, как в храме. Кто же он? Во всяком случае не раб, если свободно разгуливает и поет.
А арфист пел свою песню:
Велика власть фараона,
Но не повернуть ему Нил вспять.
Велик и полноводен Нил,
Но не залить ему всю нашу страну.

Велика наша страна,
Но вся земля еще больше.
Велика земля,
Но и она лишь остров в океане.
Велик океан,
Но если небо захочет пить,
Весь океан не утолит его жажду.
Бесконечно небо,
Но и оно умещается в моей песне.

Ремесленники оставили работу и слушают песню. Арфист кончил петь, и послышался голос одного из стеклодувов:
— Хорошо поешь. Хорошо. Но для кого ты пел свою песню?
— Для вас, - удивленно отвечает арфист. — Для кого же еще?
— Для нас? — удивляются в свою очередь ремесленники.
— А почему бы и нет. Разве мое ремесло не достойно вашего?
— Что ты, напротив! — протестуют ремесленники. — Но мы чаще слышим крик осла и блеяние коз. Вот и вся наша музыка. А твой прекрасный инструмент не предназначен для столь грубых ушей.
— Но кто-то из вас ведь сказал, что я пою хорошо, — улыбается арфист.
— Значит, не так уж грубы ваши уши. А если и грубы, то моя музыка как раз для таких ушей.
И он снова начинает петь. Боясь пошевельнуться, мастера слушают
его.
Вдруг чья-то тень ложится на струны арфы. Арфист поднимает голову.
Перед ним стоит надсмотрщик.
— Вот как, — ровным голосом говорит он. — Для вас праздник уже на
чался. А когда придут за посудой для владыки, вы вручите посланнику
не стекло, а песни?
Рабочие поспешно принимаются за дело.
— Добрый человек, — обращается арфист к надсмотрщику, — позволь,
я буду петь для них, пока они трудятся. Согласись, что так работа пойдет
веселей.
Надсмотрщик бросает на арфиста подозрительный взгляд. Но арфист простодушно улыбается, пальцы его беззвучно скользят по струнам арфы, словно нащупывая будущую мелодию. Надсмотрщику и самому скучно, он готов разрешить музыканту остаться, но кто его знает, что он еще напоет там в своих песнях. И, подумав, надсмотрщик говорит:
— Играй, но только не пой.
И, довольный собой, улыбается. Ловкую штуку он придумал, сейчас все увидят, чего стоит этот выскочка. Петь песню, кое-как подыгрывая на арфе, могут многие. Даже если певец неумело бренчит, это не так заметно. Все вслушиваются в слова и в мелодию песни. А вот попробуй-ка остаться один на один с инструментом.
Но арфист нисколько не смутился. Он склонился над арфой и тщательно проверяет струны, подтягивает их, внимательно прислушиваясь. Надсмотрщик насмешливо смотрит на него, даже рабочие чуть приостановились: что-то сейчас будет.
Но вот музыкант сел поудобней, положил на струны руки и заиграл. Для качала он извлек из своего инструмента несколько удивительных созвучий. Можно было подумать, что играет добрый десяток арфистов, такие это были сочные и яркие аккорды. И звуки эти словно загипнотизировали слушателей. Теперь уж они не могли оставаться равнодушными.
арфист снова бросил пальцы на струны, и каскад звуков обрушился на присутствующих.
Ах, хитрец! Ты сказал, что обойдешься без слов. Но твоя музыка говорит! Про что это она? Про то, как восходит и подымается над миром сияющее лицо бога солнца и медленно плывет он в своей невидимой ладье по широкой голубой дороге Нила... А это что за жалобные звуки? Это песня рабов:
Молотите для себя, Молотите вы, волы! Для себя солому бейте И зерно для господина! Отдыха не знайте...
Откуда выплыли эти слова? Ведь арфист даже рта не раскрыл. А музыка рассказывает дальше. Вот длинные лучи-пальцы бога солнца потянулись вниз, ощупали спины рабов, обожгли их своим прикосновением:
Отдыха не знайте...
Все медленней, все тяжелее движения рабов. Вот один из них упал, вот упал другой... Хлесткий удар, вскрикнули струны. Не удар ли это бича —
Отдыха не знайте...
— Стой! — кричит надсмотрщик. — Играй другое! Повеселей. А если не можешь, убирайся!
Арфист поднялся было, но глянул на согнутые спины стеклодувов и снова сел, на секунду задумался и опять заиграл.
Вот это другое дело!
Теперь, действительно, работа пойдет веселей. "Моя плеть, — размышляет надсмотрщик, прислушиваясь к ритмичным звукам мелодии, — никогда не смогла бы заставить этих людей работать так дружно и с такой охотой".
Играет арфист, идет работа...

Вдалеке. на дороге возникает облачко пыли, оно быстро приближается, и вот уже слышится цокание копыт и шум подъезжающей колесницы. "На колени! — восклицает надсмотрщик и сам сгибается в поклоне, сердито крикнув арфисту, — прекрати!"
Колесница останавливается, из нее выпрыгивает человек в богатых одеждах. Окружающие не смеют поднять головы, и лишь арфист с любопытством рассматривает важного чиновника, прибывшего от фараона, чтобы отобрать посуду для празднества.
Не говоря ни слова, он начинает осмотр. В руках у него тяжелая трость из черного дерева и слоновой кости. Легкое прикосновение к сосуду — значит, годится; удар, после которого стеклянное изделие разлетается вдребезги, - ясно без слов, не годится.
Сердито прищурившись, наблюдает за чиновником арфист. Затем кладет пальцы на струны и начинает тихонько наигрывать и напевать:
Неразумный злой топор Рубит дерево под корень. Жало острое стрелы Грудь пронзает человеку.
Молний огненные копья Могут сжечь посевы наши. Вместо срубленных деревьев Могут вырасти другие. На пути стрелы летящей Можно крепкий щит поставить. После молнии палящей Ливень гнев богов смягчает. Но когда глупец с дубинкой Приступает смело к делу, Десять умных не исправят, Не исправят даже боги То, что человек неумный Натворит, махая палкой.
- Ты прав, - цедит сквозь зубы чиновник. - Если я взмахну палкой,
даже боги тебе не помогут.
И крепко сжав трость в руке, он направляется к арфисту. Арфист вскакивает и быстро перекидывает арфу за спину.
— Ага, — ухмыляется чиновник, - за свою арфу ты больше боишься,
чем за свою голову.
Он задумывается на несколько секунд и внезапно спокойно опускает
палку.
- Поедешь со мной, — кратко говорит он арфисту. — Может, солнце-
ликий владыка пожелает услышать твою игру.
— Я привык сам выбирать себе спутников, — возражает музыкант.
Но вельможа даже не взглянул на него. Он делает знак воинам, сопровождающим его, и те окружают арфиста. Певец с надеждой смотрит на ремесленников, но те втянули головы в плечи...
И вот певец уже во дворце. Слуга фараона пал ниц перед своим господином и рассказывает о неслыханной дерзости певца, отказавшегося идти к владыке. Фараон велит позвать музыканта, и арфиста вводят в покои фараона. Но владыка не удостаивает его чести лицезреть свою божественную особу. Он сидит в золотом кресле, а певца усадили за высокой ширмой.
Вот фараон опускает тяжелые веки, и вельможа устремляется к певцу.
— Играй! — велит он.
Арфист нехотя тронул струны. И, как струйка чистейшей влаги, цену которой знает любой житель жаркого Египта, полилась чарующая музыка.
Фараон поднимает брови. Он удивлен и недоволен. Этот бродячий музыкант играет лучше придворных арфистов.
Вельможа, уловив взгляд повелителя, жестом останавливает арфиста. А фараон делает новый знак.
— Пой! — велит певцу вельможа.
Злой огонек мелькнул в глазах бродячего музыканта. На несколько
секунд он задумывается и начинает петь.
Выше всех фараон - повелитель мира.
Он один на золотом троне.
Трон держат мудрые жрецы
И величественные вельможи.
На плечах ремесленников и хлебопашцев
Стоят они, чтобы праха земли
Не касаться своими стопами.
А ремесленники и хлебопашцы
И другие свободные люди
Хвалу воздают владыке За то, что стоят на земле, А не ползают, как рабы. Государство твое, о владыка, Уподоблю я пирамиде огромной, Ты, солнцеликий, - вершина ее, Рабы - подножье...
Фараон скупо, но самодовольно улыбнулся. Этого певца, пожалуй, можно будет оставить при дворе. Но тут певец неожиданно заключает свою песню:
Крепко стоит пирамида.
Но переверни ее с ног на голову,
И ты увидишь, долго ли она простоит.
Фараон в ярости вскакивает, однако тут же заставляет себя сесть. Нельзя жаловать своим гневом ничтожного бродягу.
— Хорошо, — тихо говорит он после паузы. — Твои глаза хорошо видят
мир. Но он не нравится твоим глазам. Остается либо уничтожить этот мир,
либо уничтожить твои глаза. Пусть мои слуги решат, что легче.
И он небрежно махнул рукой.
Арфиста схватили. Один из слуг фараона поднял было арфу, чтобы одним ударом разбить ее. Но владыка жестом остановил слугу.
— Про арфу я ничего не говорил.
И музыканта увели.
...По дороге мимо поселения ремесленников идет человек с арфой через плечо. Идет осторожно, словно ощупывая дорогу. Один из стеклодувов подымает голову и всматривается в идущего. Да ведь это певец, тот самый. Но что с ним?
— Милость владыки, — улыбаясь печально, объясняет слепой арфист. Ремесленники усаживают его, дают напиться. Он кладет руки на струны, и звучит грустная песня.
Пусть он останется с нами, решают ремесленники. Надсмотрщик молчит. И арфист остается в поселке стеклодувов.
Проходит месяц, проходит другой...
Играет слепой арфист, идет работа в поселке ремесленников.
И вот, как это было уже однажды вдалеке на дороге возникает облачко пыли. И снова слышится цокание копыт и лязг приближающейся колесницы.
- На колени! - кричит надсмотрщик.
Выпрыгнувший из колесницы вельможа, не глядя ни на кого, направляется прямо к арфисту.
— Ты поедешь со мной, — ласково улыбаясь, говорит он. — Так хочет владыка.
— Я узнаю твой голос, — отвечает слепой. — Что нужно от меня владыке? Песни мои ему не по нраву. Глаз у меня уже нет. Или владыка решил переделать мир, а глаза мои вернуть мне?
— Если будешь много болтать, — перестает улыбаться вельможа, — останешься и без языка. Собирайся и следуй за мной.
И арфиста снова везут к фараону. Арфу его бережно поддерживают два воина. "Что это значит? - размышляет слепой. - Какими еще милостями хочет одарить меня владыка?"

Нет, не на праздник везут музыканта. Нет веселья во дворце фараона. Видно, прогневались боги на владыку, отнимают у него сына. Тяжело больной лежит наследник фараона, и не могут ему помочь ни жрецы, ни лекари. Все хуже и хуже сыну фараона. Один из лекарей сказал, что иногда врачевать помогает музыка. Однако не всякая. Да, не всякая. В этом владыка убедился. Ни огромные арфы из храма, ни сверкающие золотом арфы в руках придворных музыкантов не пролили живительный звук, не исцелили больного. И тогда вспомнил фараон о слепом музыканте.
Вот стоит он перед владыкой лицо к лицу. Нет между ними стенки из шелка, не боится теперь солнцеликий фараон показать лицо свое ничтожному бродяге.
— Ты будешь играть день и ночь, — говорит он слепому. — Ты можешь
играть и петь все, что тебе вздумается. Но великий сын мой должен быть
исцелен. Иначе...
— Я не боюсь твоего гнева, владыка, — перебивает его музыкант.
И все придворные втягивают головы в плечи. Он осмелился без разрешения ответить фараону, да еще перебил его.
Но владыка молчит.
— Ты сразу подумал о наказании, — продолжает музыкант. — Но велик лишь тот, кто может одарить достойно. Что дашь ты мне, рабу, который продлит жизнь на земле будущего владыки? Во что ты ценишь жизнь великого сына твоего?
— Чего ты хочешь для себя? — тихо спрашивает фараон.
— Для себя? — усмехается слепой. — У меня есть все для того, чтобы я остался музыкантом. Но если музыка излечит твоего сына, ты, владыка, велишь, чтобы по всей стране музыканты были свободными и почитаемыми.
— Так будет, — согласился фараон.
Идут дни за днями, и слепой арфист не отходит от постели больного Нежные звуки его арфы делают то, что не смогли сделать целебные травы и жертвоприношения в храмах. Они утоляют боль и возвращают силу они успокаивают и бодрят.

И вот фараону приносят радостную весть о том, что сын его здоров..
Фараон призывает к себе слепого арфиста.
— Ты сделал то, чего не смогли сделать даже боги. Я выполню свое обещание. Всякий музыкант в моей бескрайней стране отныне будет свободе и почитаем. А ты останься здесь, чтобы звуками своей арфы радоват нас. Пусть божественная сила музыки всегда будет со мной.
— Нет, владыка, — ответил арфист. — Ты сам сказал, что отныне все музыканты получают свободу. Значит, и я свободен выбирать. Я покидаю твой дворец.
О, как трудно было всесильному владыке произнести эти слова! Но он произнес их медленно и тихо:
— Я прошу тебя, музыкант! Арфист вскинул голову.
— Что я слышу! Ты просишь!
— Я прошу, — еще тише проговорил владыка. И, словно размышляя вслух, певец сказал:
— Я бы мог остаться и быть твоим слугой. Но вместе со мной твои
слугой станет музыка. Возможно ли это, владыка? Я отвечаю тебе: нет
Музыка не может быть слугой, не может быть рабыней. Иначе она не музыка.
— Ты останешься! — крикнул фараон.

- О, ты желаешь быть господином даже над песнями, но не в состоянии быть господином собственному слову.
И владыка понял, что проиграл эту битву.
- Иди, — устало сказал он арфисту.
- Я прощаю тебя, великий владыка, - улыбнулся певец. - Хоть ты и ослепил меня, я добился того, что и твои глаза меня больше не увидят. Не увидят!
Певец немного помолчал и добавил:
— Впрочем, ты и раньше был слеп... Пусть меня выведут отсюда.
Фараон молча сделал знак, и, следуя за слугою, певец покинул покои
властелина.
...По дороге, ведущей к поселению ремесленников, идет человек с арфой. Он идет уверенно, не ощупывая ногой дорогу, хотя его невидящий взгляд обращен куда-то вверх.
Стеклодувы-ремесленники вглядываются в приближающегося к ним человека.
— Да ведь это наш певец! — восклицает один из них.
— Ваш певец, — улыбаясь, подтверждает арфист.
Пятьдесят столетий пронеслись над огромными египетскими пирамидами. Диву даемся мы, рассматривая великие сокровища египетских царей. Время пощадило многое из того, что сделано руками замечательных мастеров.
Ну, а прекрасные звуки той самой легендарной арфы?
Они растаяли?
Исчезли навсегда?
Нет, не умирает искусство!
Сотни музыкантов подхватили песню арфиста, тысячи струн отозвались на пение его арфы. Арфа была любимым инструментом в Древнем Египте. И в том, что врачует музыка разные недуги, нет вымысла. Знали об этом и древние египтяне, и древние греки. Знают об этом и нынешние врачи.
Но главное - музыка исцеляет души людей, делает людей сильными и мудрыми.